Содержание
Личность Фарзоя привлекает в последние 20–30 лет внимание в широких массах узких кругов специалистов по антике Северного Причерноморья. Однако ещё до прояснения его весьма тёмной сущности Фарзой стал персонажем литературного произведения. Это — исторические романы «Великая Скифия», «Восстание на Боспоре» и «Митридат», объединяемые в трилогию «У Понта Эвксинского». И которая дальше будет именоваться просто Трилогией.
В качестве титульного автора Трилогии выступает некто Виталий Максимович Полупуднев. И с его именем связана загадка не намного более простая, чем с именем главного героя нашей Истории, о чём я расскажу в своё время.
Первые два романа Трилогии были изданы один за другим, в 1955 и 1956 годах, соответственно. Третий же — существенно позже, в 1973 году. Давайте запомним эти даты — они потребуются в дальнейшем.
Поскольку и сами романы, и их автор ныне забыты прочно (и незаслуженно), хотя неоднократно переиздавались в пост-советское время, позволю себе вкратце пересказать их содержание. Впрочем, тому есть и другой резон, о чём я скажу существенно позже.
Все три книги Трилогии сюжетно самостоятельны. Но первые две связаны единством места, каковым выступает Крымский полуостров и прилегающая Тамань, и времени — описанные в них события происходили в основном между 114 и 107 гг. до н.э.
В первом романе, «Великая Скифия», описана война скифов сначала с Херсонесом, а затем — с призванными им на помощь войсками Митридата VI Евпатора, царя Понтийского, под командованием полководца Диофанта. Завершившаяся, в полном соответствие с историей, разгромом Позднескифского царства и взятием его столицы Неаполя Скифского. Основные события романа разворачиваются в Степном Крыму, городе Херсонесе и его окрестностях.
Действие второй книги,«Восстание на Боспоре», переносится на территорию Боспорского царства. Сюжет его вращается вокруг последних дней правления Спартокидов, завершившихся отречением царя Перисада V в пользу Митридата Понтийского, и последовавшим за тем так называемым «восстанием» Савмака. Каковое в романе трактуется, казалось бы, в марксистских традициях, как проявление классовой борьбы античного пролетариата против эксплуататоров — греческих рабовладельцев.
Однако, если читать роман внимательно, можно заметить, что основная антитеза его — не классовая, а этническая: «местные», сиречь скифы, противостоят царю Перисаду, династия коего, Спартокиды — фракийского происхождения, давним греческим «понаехалам» и царским наёмникам — так же фракийцам, и тоже «понаехавшим», но уже недавно.
Впрочем, и к классовому, и к национальному вопросу я ещё вернусь. Ибо тот же «этнический» конфликт «скифы vs греки» сквозной линией проходит и через первую книгу Трилогии, сюжет которой по своей сути столь же «внеклассов», как «огнедышащий дракон».
Действие третьей книги, «Митридат», разворачивается во время Третьей Митридатовой войны между Римом и Понтийским царством (74-63 г. до н.э.). Крым является центром притяжения и её сюжета, начинающегося в столице Боспорского царства, городе Пантикапее, и там же заканчивающийся.
Однако географический охват третьего романа шире: действие переносится то в Малую Азию, где происходят сражения между Митридатом и Лукуллом, то на Черноморское побережье Кавказа, вдоль которого Митридат, разбитый римлянами Помпея, пробирается на Боспор, то в Степной Крым, где он тщетно ищет союзников среди скифов.
Финал романа опять же происходит в столице Боспора. Там Митридат гибнет, осаждённый собственным сыном, Фарнаком, продавшимся римлянам и восставшим против папани.
В Трилогии фигурирует огромное количество персонажей, изрядная часть которых — лица исторические в том смысле, что их имена можно найти в сочинениях древних авторов, эпиграфических памятниках, монетных легендах. О некоторых из этих личностей сохранились довольно подробные (с учётом времени и региона) сведения — например, о Митридате Евпаторе. Правда, в них не всегда можно отличить факты от легенд — но это можно сказать практически о любом персонаже истории Древнего Мира.
Однако от большинства действующих в Трилогии лиц исторические источники сохранили лишь имена, «занимаемые должности» и факт участия в описываемых событиях. Например, про Диофанта известно только то, что он был стратегом Митридата и полководцем его армии во время войны со скифами. В которой его противниками были цари Скифского царства, Скилур и Палак. Или, возможно, только последний — часто предполагается, что Скилур ко времени военных действий уже умер. Про царя Боспора Перисада V, кроме его царской должности, известно, что он, не имея наследника, завещал своё царство Митридату, и, по косвенным данным, признал свой вассалитет по отношению к последнему при жизни. Почему был свергнут и убит Савмаком в результате «восстания». О Савмаке же можно сказать только то, что, судя по имени, он был представителем «коренного населения», то есть ираноязычных скифов.
Вне зависимости от полноты сведений о своих героях, автор Трилогии очень искусно вплетает их в свой сюжет. Разумеется, домысливая недостающее — но практически не допуская прямой отсебятины, идущей взарез с историческими источниками. Его герои живут, сражаются и погибают тогда и так, как до нас донесли последние. Если, конечно, донесли — в противном случае судьба их определяется волею автора и логикой сюжета.
Последнее касается, разумеется, и персонажей не исторических, то есть, попросту, вымышленных. Однако в Трилогии их не так много, и, за буквально единичными исключениями, они не относятся к числу главных действующих лиц. Хотя роль их может быть значительной с точки зрения детализации сюжета, но определяется он целиком тремя событиями, которые считаются установленными:
- кампания понтийского «экспедиционного корпуса» под командованием Диофанта со скифами Скифского царства, потерпевшими в этой борьбе фетяску;
- свержение Перисада, воцарение на Боспоре Савмака и разгром его тем же Диофантом, завершившийся пленением главного «путчиста» (или «вождя народного восстания») и отправкой его в Понт; о дальнейшей судьбе Савмака молчат исторические источники — и ни слова не говорит автор Трилогии;
- бегство Митридата Евпатора, разгромленного Помпеем в III Митридатовой войне, на Боспор, мятеж его сына Фарнака, поражение Митридата и его смерть; последняя красочно описана во многих исторических сочинения и литературных произведениях, так что останавливаться на ней я не буду.
Вообще Трилогия отличается удивительной исторической достоверностью, как это обычно называют. Что касается не только событий, и не столько их — не так уж сложно вписать сюжет в историю, не нарушая исторических фактов, если таковых всего три. В первую очередь это касается реалий эпохи и региона (то есть конца II — первой половины I в. до н.э. в Северном Причерноморье): одежды, оружия, образа жизни скифов и окрестных народов. Иными словами, всего того, что передаёт колорит эпохи и создаёт для читателя «эффект присутствия».
Вокруг скифов в художественной литературе до сих пор наворочено не меньше нелепиц, чем вокруг так называемых «викингов». Но и до сих пор Трилогию можно рассматривать как введение в историческую скифологию. Конечно, прошедшие более чем полвека с её публикации археология не стояла на месте, и сейчас картину скифской жизни можно было бы дополнить. Но — не изменить: в Трилогии нет ни слова, противоречащего современному уровню знаний о скифах в бытовом, так сказать, плане.
В связи со сказанным о подкованности автора по части античной истории Причерноморья возникает вопрос — а кто же автор?
Автор?
Вопрос этот кажется излишним, ибо в выходных данных каждого тома Трилогии явным образом указано, что автором её является Полупуднев Виталий Максимович. Однако ни в одном из них (ни в старых изданиях, ни в современных перепечатках) о его личности не сказано ни слова. Безуспешной будет и попытка отыскать какие-либо другие его сочинения (за единственным исключении).
Но разве фамилию Полупуднева надо искать обязательно среди писателей? Ведь высокий исторический уровень Трилогии (достигнутый в русскозычной беллетристике позднее только в «Жестоком веке» Исая Калашникова) наводит на мысль, что автор мог быть не записным литератором, а профессиональным историком-античником. Однако ни в одном библиографическом указателе по теме фамилии Полупуднева не найти.
Разумеется, в наши дни существует палочка-выручалочка — Википедия, которая всё про всех знает. И действительно, в ней статья о Полупудневе отыскивается без труда. Однако содержащиеся в ней сведения вызывают больше вопросов, нежели дают ответов.
Начать с неопределённости в датах: в качестве года рождения указан 1909, а годом смерти указан 1982 со знаком вопроса и ссылкой на Российский Государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ), к которому я ещё вернусь. И в котором действительно обнаруживается «дело» человека с такими ФИО, 1909 года рождения. Есть там и дата 24 февраля 1982 — однако это не дата смерти, а крайняя дата хранения материалов дела в архиве.
Далее, в статье из Википедии приведены аж две фотографии Полупуднева, и даже датированные. Первая из них — 1956 годом:
А вторая же сделана как будто четверть века спустя:
Обе фотографии — не лучшего качества. И вызывают сомнения: а одно ли лицо на них изображено? Даже с учётом разницы в возрасте.
И наконец, в статье нет ни малейших биографических данных о Полупудневе. Содержание её — краткий пересказ Трилогии. А также загадочное указание на то, что его перу принадлежит фантастический рассказ «Чудо в Ссыльносибирске» (номер единицы хранения 1068), отрецензированный некими гражданами (фамилии их мне ничего не говорили и потому не запомнились), и ими же отклонённый. Поскольку в качестве крайних сроков хранения указаны 1963–1964 годы, можно предполагать, что соответствующий материал ныне не существует.
Зато здесь же можно видеть, что первые две части Трилогии выступают в качестве всего-навсего Дилогии, и под разными именами (дубли «За Великую Скифию» и «Савмак» для ныне известных). А в числе их рецензентов обнаруживается Александр Петрович Каждан (1922–1997) — выдающийся советский (в дальнейшем американский) византиевист, автор ряда монографий по истории и культуре Византии, член редколлегии трёхтомника «История Византии» (1967, под редакцией академика С.Д.Сказкина); был, в частности, ответственным редактором II тома (VII–IX вв.)
Есть в этой компании и имена, которые показались знакомыми даже мне, малограмотному по части реалий литературного мира: Р. З. Миллер-Будницкая, Г. П. Шторм, Е. Ф. Книпович. Правда, сначала я хоть убей — не помнил, откуда я эти фамилии мог знать. Но потом, отогнав назойливого Альцгеймера, зацепился за последнюю — остальное было делом техники.
Однако, по совокупности улик Полупуднев выглядел как «некто секретный и фигуры не имеющий». Это с одной стороны. Со стороны же другой…
… с давних пор в народе, по настоящему интересующемся историей, ходит легенда о том, что на самом деле Трилогия (тогда ещё в виде Дилогии) была написана Сергеем Александровичем Жебелёвым — русским, а затем советским историком-античником, специалистом именно по истории Северного Причерноморья. Автор этих строк услышал эту версию более полувека назад от старушки-библиотекарши «с раньшего времени» в одной из библиотек славного города Ташкента. Той самой библиотеки, где он впервые прочитал первые два тома Трилогии (по наводке той самой старушки-библиотекарши, кстати сказать).
Ныне эта версия преподносится как непреложный факт на ряде сетевых ресурсов. Какой из них является первоисточником, мне докопаться не удалось, поэтому ссылок не даю: любознательный читатель может выбрать любой из выдачи по запросу жебелев полупуднев — содержимое их идентично. И сводится к утверждению:
В.М. Полупуднев — это псевдоним Сергея Александровича Жебелева (1867–1941), советского историка и специалиста в области античной истории, эпиграфики и классической филологии, академика АН СССР.
Так что нужно кратко остановиться на возможном носителе псевдонима автора Трилогии.
Жебелёв и его Савмак
С получением информации о Жебелёве ни малейшей напряжонки нет (в отличие от Полупуднева). Уроженец «Северной Пальмиры», он в 1890 году закончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, где был учеником Фёдора Фёдоровича Соколова (1841–1909) — создателя отечественной школы эпиграфистов-античников (и вообще он — один из отцов русской эпиграфики). В 1898 году защитил магистерскую диссертацию, в 1903 году — докторскую. С 1904 по 1927 год был профессором кафедры греческой филологии в родном Санкт-Ленинбургском университете, 7 мая 1927 года был избран действительным членом АН СССР, то есть просто академиком, без дополнительных определений.
Ну а дальнейшая научная карьера Жебелёва исчерпывающе описана известным историком-античником Эдуардом Давидовичем Фроловыс (1933–2018), в статье Традиции классицизма и петербургское антиковедение из сборника «Проблемы истории, филологии, культуры. Вып. 8». Москва-Магнитогорск, 2000, с. 61—83:
Наоборот, не пожелавший оставить родину С. А. Жебелев в конце 20-х годов подвергся настоящей травле. Как неподходящий социальный элемент он был удалён из университета, а затем и вовсе был причислен к группе, обозначенной как «классовый враг на историческом фронте». В конце концов, под сильным внешним давлением, Жебелёв должен был пойти на унизительный духовный компромисс с новой властью и идеологией: в 1932 г. этот старейший в Советской России историк и филолог-классик, до того непрерывно отстаивавший чистоту академических традиций, выступил со статьёй, посвященной…
…вопросу, имеющему непосредственное отношение к нашей теме. И потому о ней будет сказано чуть позже. А пока завершим биографию Жебелёва. Последним местом его работы была Государственная Академия истории материальной культуры (ГАИМК), позднее переименованная в Институт истории материальной культуры АН СССР, где занимался историей и археологией античности Северного Причерноморья. После начала Войны остался в блокадном Ленинграде в качестве руководителя не эвакуированных учреждений АН СССР. Умер от истощения 28 декабря 1941 года, похоронен на Литераторских мостках. Памятником ему стали «Жебелёвские чтения», проводимые ежегодно, начиная с 1997 года, историческим факультетом СПбГУ и Центром антиковедения СПбГУ.
Жебелёв является автором множества работ по различным вопросам античной истории и филологии. Изрядная их часть была издана посмертно в сборнике «Северное Причерноморье: Исследования и статьи по истории Северного Причерноморья античной эпохи» (Москва; Ленинград: Изд-во Акад. наук СССР, 1953).
Однако наиболее известными оказались две другие статьи Жебелёва: краткая — «Первое революционное восстание на территории СССР (историческая справка)» (Сообщения ГАИМК, 1932, № 9—10, с. 35—37), и более развёрнутая — «Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре» (Изв. ГАИМК, вып. 70). Л., 1933). Последняя была перепечатана в Вестнике Древней Истории (1938, № 3, с. 43—71), а также включена в упомянутый выше посмертный сборник. В этих работах, по словам Фролова,
…старейший в Советской России историк и филолог-классик, до того непрерывно отстаивавший чистоту академических традиций … выдвинул достаточно искусственную гипотезу о том, что руководитель выступления скифов против боспорского царя Перисада Савмак был рабом, а само это выступление явилось мощным движением рабов-скифов, подвергавшихся эксплуатации в Боспорском царстве.
Эта гипотеза была популярной в советской исторической науке следующие 20 лет, вплоть до начала 60-х, когда постепенно произошёл возврат к традиционной точке зрения на выступление Савмака как на дворцовый переворот или греко-скифский межэтнический конфликт. Да и ранее она отнюдь не доминировала в профессиональных кругах, хотя и была прописана во всех учебниках истории Древнего Мира для вузов. Уж больно шаткой была база: трактовка одного-единственного греческого слова не традиционно, как воспитанника, а как домашнего раба.
Однако с позиций выяснения авторства Трилогии важнее, как результат, по выражению Фролова, «вынужденной мимикрии» Жебелёва перекликается с трактовкой выступления Савмака во втором томе Трилогии.
Выясняется, что перекликается не совсем (скорее, совсем не перекликается). В работах Жебелёва Савмак представлен как «истинный вождь античного пролетариата», как бы наш аналог Спартака, с которого, похоже, и был скалькирован. Точнее, с той псевдоисторической личности, про которую говорил старый бородатый основоположник марксизма…
А «романический образ» Савмака в Трилогии существенно иной. Там это скифский мальчик, подданный Боспорского царства, поступающий в армию царя Перисада и весьма исправно несущий службу. Основной же конфликт разворачивается между «национальными», то есть скифскими, кадрами этой армии, и фракийскими наёмниками — своего рода «королевскими мушкетёрами» боспорских царей Спартокидов, династии, судя по именослову, изначально фракийского происхождения. Рабский статус Савмака в известной мере оказывается случайным следствием этого межэтнического конфликта.
Конфликт этот захватил также и граждан боспорских полисов греческого происхождения — для скифов столь же чужих, как и фракийцы. Характерно, что в романе на стороне греков выступают также коренные жители азиатской стороны Боспора, обычно называемые меотами и синдами. Этническую принадлежность которых достоверно определить невозможно, но чаще всего их считают народами адыгского круга. То есть для скифов — таких же чужаков, как и греки с фракийцами. При этом в первой книге Трилогии выясняется, что скифы прекрасно, насколько это возможно для воинственных кочевых народов, ладят с (почти) соплеменными сарматами — роксоланами, а также с крымскими горцами — таврами, о происхождении которых остаётся только гадать.
Тем не менее, противоречие в трактовке выступления Савмака в работах Жебелёва и в Трилогии отнюдь не перечёркивает возможности того, что первый был автором второй. И тогда вполне можно допустить, что он действительно попытался выразить в беллетристике, написанной «в стол», свои истинные взгляды.
Имя или псевдоним
Сложнее разрешить другой вопрос — почему первые две части Трилогии (когда она именовалась Дилогией), возможно, написанной Жебелёвым, умершим в 1941 году, пятнадцать лет спустя была опубликована под именем Виталия Максимовича Полупуднева. И за его же авторством продолжена ещё почти через 20 лет.
В том, что научные работники публикуют свои литературные произведения под более иными именами, нежели те, которыми они подписывают свои специальные статьи и монографии, нет ничего странного — достаточно вспомнить историка Игоря Всеволодовича Можейко и писателя-фантаста, ставшего известным как Кирилл Булычёв, прославившегося как Кир. Булычёв и под именем Кира Булычёва вошедшего в число классиков отечественной фантастики. И причины к тому бывают очень разные. А в рассматриваемом случае любая из них усугублялась бы «текущим моментом».
Однако, насколько я знаю, не сохранилось никаких свидетельство того, что Жебелёв при жизни пользовался какими-то псевдонимами для чего бы то ни было. А после смерти… Кто-то ведь должен был отнести рукопись в издательство. И не просто отнести, а выполнить комплекс действий, необходимых при издании любой книги. А именно:
- ознакомиться с рецензией,
- учесть замечания рецензентов (а они бывают всегда),
- заключить авторский договор,
- снимать (неизбежные) вопросы при редподготовке,
- держать корректуру,
- подписать «В печать и в свет» титульный лист сигнального экземпляра.
И вообще «делать все, что потребуется впредь» — а чего впредь может потребоваться, я уж и не упомню. Назову пока этого человека «литподготовщиком».
Дело это гораздо более хлопотное, нежели сочинение романа, особенно в те годы. И потому логично предположить, что этот «кто-то» был из числа людей, достаточно близких к Жебелёву, например, из его родных. О которых никакой информации я не нашёл, кроме самого факта наличия брата и сестры (родителей он потерял в детстве).
Или, что более вероятно, это мог сделать кто-то из числа учеников, которые заведомо были. И столь же логично допустить, что этот «кто-то» не хотел особо светиться: напоминаю, что первый том Трилогии вышел в 1955 году. А допечатная подготовка большой книги в докомпьютерные времена занимала очень немало времени — год, а то и два. То есть началась она задолго до исторических решений XX съезда и могла быть чреватой последствиями. Из чего вытекает третье предположение, не менее логичное, чем первые два: именно таинственный «кто-то» и выступил под псевдонимом Полупуднева, Виталия Максимовича.
В этом плане интересно сопоставление первых двух томов Трилогии с заключительным «Митридатом». Который не просто вышел спустя почти 20 лет — его отличия и в композиции, и в стилистике заметны невооружённым глазом. Кроме того, изрядная часть действия третьего романа разворачивается за пределами Тавриды, в Анатолии и на Кавказском побережье, где Жебелёв вроде не бывал: его заграничный опыт ограничивался несколькими краткосрочными поездками в «страны классической древности» ещё «до исторического материализма». И потому «эффект очевидца», столь явный в первых двух книгах Трилогии, не то что полностью отсутствует в книге третьей, но не столь выразителен. Наконец, в «Митридате» существенно меньше тех «этнографических» деталей, которые придают такое своеобразие первым двум томам. И потому возникает вопрос: а не принадлежит ли третий том, полностью или частично, перу иного автора? В ответ на него можно только высказывать догадки или, в лучшем случае, строить предположения, чем я со временем и займусь.
Кстати говоря, подобная мысль в неявном виде имеет место быть в указанной выше статье из Википедии, где первые два романа объединяются в Дилогию, а третий — определяется как её продолжение:
«Митридат» — вполне самостоятельное, сюжетно-обособленное произведение.
Как я уже говорил, ныне тождество Жебелёва и Полупуднева в большинстве сетевых материалов сомнения не вызывает. Характерно, что на запрос «полупуднев» поисковики выдают, кроме трёх перечисленных выше романов с соответствующей фамилией на титуле, также и упоминавшийся выше посмертный сборник работ Жебелёва «Северное Причерноморье…».
Так что можно считать общепринятым в сети, что Полупуднев как автор первых двух книг Трилогии — псевдоним Жебелёва, задним числом данный ему неизвестным, занимавшимся подготовкой к изданию первых двух книг Трилогии. И усугублённый усилиями современных «книжных маркетологов».
Интересно, что в онлайновых библиографических описаниях современных изданий Трилогии иногда можно видеть фотографию автора с подписью «Полупуднев Виталий Максимович». Лицо на ней не имеет ничего общего с лицом «Полупуднева» ни 1956, ни 1979 годов. Однако в нём легко опознаётся Сергей Александрович, хотя и несколько постаревший:
Однако среди достижений нынешней «книжной маркетологии» попадаются вещи ещё чудесатее. Например, в рекламе неоднократно упоминавшейся книги «Северное Причерноморье…» (напоминаю, год издания — 1953-й) оба они, и Полупуднев, и Жебелёв (именно в этой последовательности) предстают её соавторами:
На этом я закрываю тему «книжной маркетологии», ибо есть и более интересные предметы для разговора. Так, выше уже было сказано, что нельзя исключить: таинственный «литподготовщик» первых двух книг Трилогии был и автором третьей её части, «Митридат». Нельзя ли хоть чуть-чуть приподнять завесу этой тайны?
О «литподготовщике»
Любое сообщество, образовавшееся по профессиональному признаку (в том числе и научное), — мир очень тесный: кто-то с кем-то учился, работал, сталкивался «по службе и по дружбе». Наконец, просто водку пьянствовал. И здесь имеет смысл вернуться к списку рецензентов Трилогии.
О рецензентах
Об А.П. Каждане и его «основной сфере деятельности» было сказано достаточно — хотя к середине 50-х он ещё не был ни одним из редакторов «Истории Византии» у нас, ни профессором Принстона «у них». А скорее всего, чуток «подхалтуривал» на ниве рецензирования ввиду тяжкого материального положения (и кто бросит в него за это камень?). А вот остальные участники списка оказались людьми, некогда довольно известными. Приведу вкратце некоторые сведения о них «в порядке младшинства».
Рашель Зиновьевна Миллер-Будницкая (1906–1967) — советский литературовед и филолог, а также переводчица с идиш, немецкого, английского таких авторов, как Шолом-Алейхем, Томас Манн, Джеймс Джойс, а также очень многих других.
Георгий Петрович Шторм (1898—1978) — русский советский прозаик и историк литературы, а также автор историко-биографических романов, судя по количеству оных и широте тематики (от адмирала Ушакова до князя Святослава и от Болотникова до Радищева), это и было делом его жизни…
Евгения Фёдоровна Книпович (1898–1988) — советский литературовед, критик, в 20-годах руководила Ассоциацией (с 1927 г. Комиссия) по изучению творчества Александра Блока член СП СССР (с 1934).
В общем, довольно обычные судьбы в то не самое обычное время. И никаких точек пересечения с сюжетными линиями нашей Истории и её персонажами. Общее между ними только то, что ни до, ни после не имели никакого отношения ни к Жебелёву, ни к Полупудневу.
Исключение — Евгения Фёдоровна Книпович, которая в процессе «выяснения личности» оказалась двоюродной сестрой Татьяны Николаевны Книпович, фамилия которой мне и вспомнилась при первом просмотре списка рецензентов…
Немного о Книповичах
Татьяна Николаевна Книпович (1896–1975), «советский историк-антиковед, археолог, эпиграфист, доктор исторических наук (1939), профессор ЛГУ», как пишет Википедия. Из той же Википедии можно узнать родословную Татьяны до трёхсполовинного колена, а также о потомственных связях семьи Книповичей с русской социал-демократией, вплоть до Н.К. Крупской и мужа её, старика Крупского В.И. Ульянова (Ленина).
Здесь уместно сказать, что Вождь мирового пролетариата так охарактеризовал отца Татьяны, в пометке к письму т. Смольянинову:
Прочтите это и сохраните строго секретно, никому не показывая.
Н. М. Книпович — не только научная сила 1-го ранга, но и безусловно честный человек.
Ленинский сборник XXIII (1935)
Впрочем, сам Николай Михайлович Книпович (1862–1939), «русский и советский зоолог, ихтиолог, гидробиолог и гидролог, почётный член Академии наук СССР», был человеком весьма неординарным. Насколько я знаю, максимум сведений о нём можно найти в его некрологе.
Кроме того, Н.М. Книпович был родным братом Фёдора Михайловича Книповича (1858–1918), российского чиновника, который служил губернатором Вазаской губернии в Финляндии с 1903 по 1906 год, а затем был главой канцелярии генерал-губернатора Финляндии в 1906–1909 годах. Вот он-то и был отцом Евгении Фёдоровны Книпович, которую я чуть не перепутал с Татьяной Книпович, героиней нашей Истории.
Размышляя о том, почему Вождь мирового пролетариата считал необходимым сохранение в секрете факта честности Н.М. Книповича, я вспомнил, почему при знакомстве со списком рецензентов первых 2-х томов Трилогии эта фамилия привлекла моё внимание. Причина — книжка «Из истории Боспора» 1934 года издания. Вот она:
И действительно, на обложке книги можно видеть обе интересующие меня фамилии — и Жебелёва, и Книпович. Они же фигурируют и оглавлении, из которого (особенно если не полениться и прочитать тексты, за ним стоящие) виден индивидуальный вклад каждого:
Другие лица, фигурирующие в оглавлении, также весьма примечательны. Однако, памятуя о тщете попыток объять необъятное, возвращаюсь к нашей Истории.
Итак, она звалась Татьяной
Как уже говорилось, Татьяна росла в весьма специфической обстановке. В некрологе её отца можно найти упоминание о том, что «в семье был произведен безрезультатный обыск и допрошены дочери в связи с делом народовольческой группы П. А. Сикорского». Правда, там возникает некоторая неувязка с датами. Но события такого рода, видимо, не единичные, повлияли в дальнейшем на Татьяну при выборе профессии.
Потому что, «будучи слушательницей Высших женских курсов (так называемых Бестужевских — А.Ф.), а затем студенткой Петроградского университета, Т. Н. Книповнч избрала своей специальностью историю и искусство античного мира» (Капошина С.И. К семидесятилетию Т. Н. Книпович. Советская археология. 1967. № 4. С. 189–190; в сети, например, здесь):
Впрочем, нельзя сказать, что Татьяна
…в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Только её (весьма) старший брат Борис Николаевич Книпович (1880–1924), экономист и статистик, вошёл в Истпарт как социал-демократ и «товарищ Борис», особо приближённый к Вождю. Ни второй брат, Сергей, ни сестра Юлия не отметились на этом поприще. И знакомство с «научным формуляром» Книпович, уже Татьяны Николаевны, доктора наук и профессора, показывает отсутствие в нём работ с политическим подтекстом, не то что тогда актуальным, но даже античным:
Видимо, общение в молодые годы с Великими Вождями социализма действительно «даёт заряд на всю жизнь», а также очень способствует укреплению иммунитета как к славословию, так и злословию. И ранних работ Татьяны, посвященных эпохе Диоклентиана (которой она занималась в первые послеуниверситские годы), в которых можно было бы ожидать «закоса под античную политику», ныне в сети мне обнаружить не удалось (и даже ссылок на них). Даже на таких официозных ресурсах типа, Биографики, любые, даже неактивные, ссылки на них отсутствуют. Впрочем, даже по их пересказу (например, там же) можно догадываться, что в работах этих речь шла не столько о социализме, сколько о митраизме — это несколько более иное учение, нежели социализм…
Сведений о том, сколько продлился «Диоклентиановский эпизод» в жизни Татьяны, мне также найти не удалось. Однако в 1933 году в Керчи организуется совместная экспедиция Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК, в дальнейшем и поныне Институт археологии РАН) и Государственного музея изобразительных искусств (в просторечии Пушкинского). И Татьяна оказывается в её составе, проводя полевые работы на Нижнем Дону. Их первые результаты и стали темой двух статей в сборнике «Из истории Боспора». После чего работа Татьяны оказалась тесно и надолго связанной с взаимоотношениями эллинских «понаехалов» и скифских «аборигенов» в Северном Причерноморье вообще, в Крыму в частности и на Боспоре в особенности. А в это время начиналась
Суета вокруг Савмака
Началась эта суета году в 28-м, когда Жебелёв был причислен тогдашним партийно-научным официозом к «классовым врагам на историческом фронте» и, как написал много позже Э. Д. Фролов, прибег к «вынужденной мимикрии», открыв восстание Савмака. А если называть вещи своими именами, просто хладнокровно изобретя оное…
Обвинение было для того времени достаточно типичное и очень серьёзное: на носу было полноценное развёртывание «Академического дела» и за ним последовавших, аналогичных. Так что «вынужденная мимикрия» или, точнее сказать, камуфляж, безусловно, имел место быть. Однако со стороны Жебелёва камуфляж этот, в сущности свелся к двум публикациям.
Из них краткая справка «Первое революционное восстание на территории СССР» (1932) на одну станицу, не смотря на громкое ультра-революционное название, была лишь преамбулой. Основная работа на эту тему, на 36 страниц, появилась в следующем году, и название её было более академическим: «Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре» (Известия ГАИМК, Вып. 70):
С этой брошюры начался марш восставших рабов (то есть того самого Марксова античного пролетариата) за феодализм — светлое будущее человечества. Марш, прошедший, словно триумфальное шествие советской власти, по страницам специализированных изданий.
Но многие ли из тех, кто воочию наблюдал, как вчерашний «классовый враг на историческом фронте» мгновенно оказывается на нём же самым что ни на есть классиком, да ещё по части классовой борьбы, понимал, что они являются свидетелями шутки? Горькой, в духе времени, и, с учётом исторического момента, рискованной. Ибо по своей «завуалированности» его шутка не уступала ответу Ходжи Насреддина эмирскому сборщику податей: «У моего ишака в Бухаре действительно великое множество родственников…»
Казалось бы, на волне всеобщего энтузиазма новообразованному классику истории классовой борьбы следует самому укреплять и закалять своё учение, чтобы сделать его хотя бы в половину так же всесильным, как учение Маркса. А не дожидаться, пока эту тему подхватят «революционеры-разночинцы» от истории.
Однако Жебелёв после 1933 года не упомянул имени Савмака, как и сам факт его «восстания», ни в одной своей работе. Статья 1938 года в ВДИ — решение о перепечатке «основополагающей» брошюры, как всегда в подобных случаях, принимал не автор, и, скорее всего, даже не редактор журнала, а кто-но из более ответственных товарищей. Что же до переводов во всяких зарубежных журналах — во Франции , например, «историков-марксистов» было вдоволь со времён Маркса с Энгельсом и их «классовым братом» Аристоником.
Но всё это было помимо Жебелёва — на свою «классово-правоверную» работу он, вроде, даже и не ссылался в своих более иных публикациях. Видимо, не особенно ею гордился Сергей Александрович — не случайно примерно в то же время (к своему 65-летию) он создал документ под названием Автонекролог.
Документ этот не был опубликован в то время, ныне существует только в виде рукописи (Архив АН СССР, АН, дело No 729, порядк. No 47), в полном виде, насколько я знаю, недоступен и по настоящее время ни на «бумаге», ни в сети. Однако (почти?) полное представление о нём можно получить из статьи Дмитрия Павловича Каллистова «К 100-летию со дня рождения акад. С. А. Жебелёва» (ВДИ. 1968, N 3, с.145-158, PDF-файл). Читая её, вспоминаются слова нашего великого поэта, Толстого aka Алексей Константиныча:
…
Неволя заставит пройти через грязь,
Купаться в ней — свиньи лишь могут!
Потому что основания для гордости у Жебелёва были: создать из фрагмента «Декрета в честь Диофанта» объёмом около 800 символов (в русском переводе), трижды (в скобках почти прописью — 3 раза) имя Савмака, называемого там выкормышем царским (сиречь, возможно, и домашним рабом), а устроенный им путч — социальной революцией… Да при том, что создание было схавано не только научным пиплом, но и пиплом научно-административным… То есть эта штука, придуманная Жебелёвым, оказалась посильнее не то что «Фауста» Гёте, но даже самого марксова вождя античного пролетариата — Спартака!
Неявно высказанная идея «перемарксистить» Маркса захватила широкие научные массы, и число работ, посвящённых «первому революционному восстанию на территории СССР» скоро превысило количество его упоминаний, вместе с Диофантом, в одноимённом декрете.
Впрочем, не весь научный пипл схавал ультра-революционную идею «первого революционного восстания». И тут надо опять вспомнит про Татьяну Книпович. Она в это время стала, что называется, «в авторитете»: семь лет полевых работ в Крыму, итоговая монография «Танаис. Историко-археологическое исследование» (вышедшая, правда, в 1949 году — но это по очевидным объективным причинам), докторская степень «по совокупности» (1939), звание профессора (1940)… Всё это — за работы по Боспорскому царству и взаимоотношению античных колоний с их «варварским» окружением, то есть самая «Савмаковская» тематика. Однако имени Савмака и упоминаний о «первом революционном восстании» не найти ни в публикациях Книпович 30-х годов, ни в более поздних. Хотя всеми названными темами она занималась до конца своих дней…
Предварительный итог
Вспомнив слова Ван Гога, цитируемые Марком Щукиным, что работу нельзя закончить, а можно только прекратить, я понял, что в текущей Истории достиг этого рубежа. Тем более, что почти всё, имеющее хоть какое-то фактическое обоснование, в этой части Истории уже сказано. Остальное — область (в основном) догадок и (лишь изредка) предположений. Изложением оных я и займусь, по возможности разделяя первые и вторые.
Первым будет предположение, переходящее в уверенность: Виталий Максимович Полупуднев, фигурирущий во всех изданиях Трилогии, начиная с 1955–1956 гг. (когда она была ещё Дилогией), и доныне в качестве её автора, ни в одной из двух своих ипостасей таковым не являлся. Основание достаточно очевидно: встретить знатока антики Северного Причерноморья, которую демонстрирует автор Трилогии, и при этом никому не известного, было в 50-х годах менее вероятно, чем столкнуться с динозавром в очереди за водкой.
В тоже время фигурирующая в сети версия, что Полупуднева следует считать «на самом деле не существующим и, следовательно, легендарным», не верна: рецензирование работы при положительном решении (а оно было положительным) подразумевало дальнейшие действия, вплоть до получения гонорара. Которые рано или поздно потребовали предъявления документа, удостоверяющего личность. Так что Полупуднев в первой своей ипостаси, 1956 года, был личностью безусловно реальной. Всё остальное — предмет даже не догадок, а гаданий…
Однако обсуждение этой личности оттеснило в сторону вопрос об авторе первых двух книг Трилогии. Который, впрочем, косвенно затрагивался столько раз, что он кажется решённым: им, определяемым методом исключения, являлся Сергей Александрович Жебелёв. И занимался он этой работой, параллельно со своей основной, между сочинением «Автонекролога» и началом Блокады — после, ясное дело, было «не до го». Остаётся под вопросом только степень завершенности этой работы…
А уж тут на сцену выступает «литподготовщик». За этой таинственной фигурой без труда угадывается Татьяна Николаевна Книпович. Как и когда попала к ней рукопись Жебелёва, какова была её мотивация ею заниматься — остаётся только что угадывать. Но именно на её долю в первые послевоенные годы выпали и окончательная доводка рукописи, и решение всех оргпроблем, связанных с её будущим изданием, и собственно допечатная подготовка. А годы спустя — вернуться к этой работе, завершив Трилогию и превратив её в сюжетно законченное произведение. И потому Жебелёва и Книпович можно считать её соавторами.
Герой и героиня
Сюжетно цельное и законченное произведение — по простому рассказ. А, как говорили братья-классики,
Среди героев рассказа выделяются один-два главных героя, все остальные рассматриваются как второстепенные.
Однако в Трилогии невозможно отделить одного-двух главных героев от массы второстепенных. Все они, как персонажи «исторические», так и «вымышленные», появляются в ней ко времени участия в событиях, предопределённых историей, странствуют, сражаются — и обычно погибают тогда, когда этого требует история или авторский замысел. Сквозных персонажей в Трилогии почти нет. Конечно, Митридат, по расписанию истории, упоминается во всех трёх книгах. Но время действовать для него настаёт только в книге третьей, носящей его имя.
Однако есть и ещё один персонаж, проходящий через всю Трилогию — скифский князь Фарзой. Первая книга и начинается с того, что он возвращается на родину с Родоса, где приобщался греческой премудрости. Далее он, после долгих приключений, попадает в Неаполь Скифский к царю Палаку, где занимается подготовкой к войне с Херсонесом, а затем участвует во всех сражениях, вплоть до разгрома Диофантом армии скифов и роксоланов. После чего попадает в плен и, отказавшись пойти на службу Митридату, становится рабом — гребцом на понтийском корабле.
Во второй книге Фарзой продолжает ворочать веслом в рабском состоянии, пока его не освобождают таврские пираты, возглавляемые греком Пифодором, некогда служившим у Фарзоя. После чего он собирает остатки скифских племён, отказавшихся подчиниться Митридату, и идёт воевать Неаполь Скифский, где в качестве наместников понтийского царя засели два скифских князя-ренегата, Гориопиф и Дуланак. Каждый из которых спал и во сне видел себя единственным царём Скифии, пусть и подчинённым Евпатора.
В результате Фарзою приходится вызвать на бой обоих-двоих сразу — в случае победы над одним второй тут же объявил бы себя царём. Однако всё заканчивается благополучно: Фарзой убивает Гориопифа, своего кровного врага, и ранит Дуланака, который обращается в бегство. А наш герой вступает в Неаполь и провозглашается царём Скифии при всенародном одобрении.
В третьей книге Фарзой — умудрённый жизнью правитель Скифского царства. Отстояв его независимость от Митридата, он пытается жить с ним в мире. Как, впрочем, и с его врагами, римлянами. Почему и отказывает Митридату в военной помощи против тех.
А ещё через всю Трилогию пунктирной, но яркой линией проходит история любви Фарзоя к Табане, вдове его боевого товарища Борака, вождя агаров, погибшего у стен Херсонеса. Любви, которая кажется ему безнадёжной — сначала из-за верности памяти друга, потом — от стыда за своё рабское прошлое.
Но потом всё образуется, потому как Табана в глубине души отвечает ему взаимностью, и не сидит сложа руки: приняв управление своим народом, она убеждает его избрать Фарзоя, воинскую доблесть которого они видели при осаде Херсонеса, своим вождём. После чего начинает поиски Фарзоя в плену и в сущности организует его освобождение пиратами Пифодора. А затем сопровождает Фарзоя в походе на Неаполь. И после вступления в него они благополучно воссоединяются в качестве царя и царицы всех скифов. Будучи женщиной мудрой и к тому же провидицей, Табана в дальнейшем корректирует политический курс Фарзоя, иногда через чур импульсивного и подверженного порывам. И делает это так мягко и незаметно, что Фарзой полагает её решения своими собственными.
Линия Фарзоя и Табаны — единственная незавершённая сюжетная линия в Трилогии: можно предполагать, что в отдалённой перспективе они после долгой и счастливой совместной жизни умрут в один день. Так что — никакого гендерного шовинизма: Табана — такой же сквозной персонаж
Трилогии, как и Фарзой. От которого её отличает только одна мелочь: она — персонаж откровенно вымышленный, тогда как Фарзой — лицо «историческое».
Правда, имени Фарзоя, как неоднократно подчёркивалось во Вступлении к нашей Истории, не найти ни у одного античного автора, нет его и среди эпиграфических памятников. Имени Табаны не найти там тем более. заполнить лакуны истории в рамках своего сюжета, и даже домыслить, если сюжет того требует, — святое право исторического романиста. Тем более что в данном случае это получилось: Табана и Фарзой — самые «живые» персонажи Трилогии.
Ну а святое право и даже обязанность сочинителя Историй — дополнять роман «в связи со вновь открывшимися обстоятельствами». Какими и как именно — будет говориться во второй и третьей частях нашей Истории, ибо первую, романическую, можно считать законченной. Если добавить к ней несколько слов
Вместо заключения
Только что говорилось, что Жебелёв и Книпович равноценные соавторы Трилогии как законченного произведения. Это не значит, что надо срочно менять выходные её данные. В истории с созданием Трилогии у каждого её реального участника была своя роль, определявшаяся Судьбой и обстоятельствами. А то, что мы до сих пор читаем Трилогию с увлечением (некоторые — даже и не без пользы), свидетельство тому, что он её исполнил честно и до конца…
